© Андрей Иванов, 2017
ISBN 978-5-4474-5808-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящаю этот новый сборник избранных повестей и рассказов моим дорогим и любимым
Бабушке Валентине Дмитриевне и матушке Аделии Алексеевне. Также моему духовному отцу и мудрому православному наставнику игумену иеромонаху Серафиму (Тарабыкину).
Мой православный духовный отец игумен батюшка Серафим. Фото автора
Удача блудного беса
Повесть
Эта повесть, как и все рассказы из моего цикла «МОНАХ», основана на реальных событиях из жизни насельников современного православного монастыря. Старожилы того далёкого, таёжного сибирского посёлка и монахи хорошо помнят эту историю до сих пор.
Хотя произошла эта драма почти тридцать лет назад, в самом начале лихих 90-х.
Имена в повести изменены, кроме имени рассказчика, то есть меня. По причине того, что герои повествования легко смогут сами узнать себя тут, и права разглашать их истинные имена и название монастыря я никак не имею.
Да и не так уж важно для читателя, я уверен, как зовут героев повести. Гораздо важней её трагическое содержание и сама духовная суть.
«27 Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй.
28 А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
29 Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
30 И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.»
ЕВАНГЕЛИЕ (НОВЫЙ ЗАВЕТ) От Матфея святое благовествование
Вы читали о последнем вскрике распятого Иисуса на кресте, перед его оставлением земного тела?
– Элои ! Элои ! Ламма савахфани
В ту пору я ещё не жил в монастыре. Историю эту привезли оттуда уже не помню кто, то ли приезжие паломники, то ли священники рассказали.
Тогда я ещё был молод, память сохранила ясно и отчётливо все подробности их рассказов.
Мне, на тот момент, исполнилось 28 лет. Я служил смотрителем Духовной Семинарии при главном Кафедральном Соборе. Было необходимо следить за порядком в общежитии семинаристов, да и самому приглядывать за ними на учёбе и в свободное от занятий время.
Вот тогда то и услышал об этом случае из монастырской жизни.
Алексей, обычный советский парнишка, был призван на службу в Армию в конце 80-х.
Попал в элитные войска ВДВ (воздушно-десантные), в штурмовую бригаду. Туда отбирали самых физически крепких, высоких ростом и не глупых ребят. Из них готовили решительных и бесстрашных головорезов, обучая действиям в самых тяжёлых и экстремальных условиях учебного боя.
Ближе к концу службы десантников ждал очередной прыжок с парашютом, ничего необычного, обычная служба. Ничего не предвещало ни неожиданностей, ни беды. Всё давно знакомо, отработано до автоматизма.
Однако, перед самым приземлением, раскрытый парашют Алексея попал в сильный поток ветра. И опытного десантника внезапно понесло не к земле, а вдоль неё. Всего в десятке метров от каменистой поверхности.
При такой скорости не спас бы ни шлем, ни опыт, ничего, парня бы просто размозжило при ударе о камни.
Сердце бешено колотилось. А губы сами собой зашептали:
– Господи, спаси, Господи, помилуй!
И тут произошло чудо. Ветер стих, Алексей плавно опустился на землю. Но силы оставили его.
Нужно было срочно освободиться от парашюта и бежать в учебную атаку, вместе с товарищами. Но шок ещё не прошёл. Наступило временное отупение, ум никак не мог поверить в спасение от неминуемой гибели.
Подбежавший зам. командира бригады пару раз несильно хлопнул десантника по щекам. Алексей очнулся и стал ошалело осматриваться по сторонам, приходя в себя.
Случилось так, что это был последний прыжок Алексея. После демобилизации он решил не ехать домой, его потянуло в монастырь. Душа человека – потёмки. Никто не знает мотивы этого поступка, кроме самого Лёши. Может быть, после того спасения он захотел как-то послужить своему Спасителю. А может быть, что-то изменилось в его молодой, шокированной тем случаем, психике. Гадать не буду.
Прибыв в монастырь, парень попросил послушание, и был назначен истопником в храме. В его обязанности вошло топить печь, следить за тем, чтобы в церкви всегда было тепло. Как все Лёша стал обычным послушником, молился, читал Святое Писание, жил скромно и немногословно.
Осень 1990 года выдалась холодной. Молодой истопник часто выходил в монастырский дворик за углём и дровами. В перерывах читал Евангелие или дремал. В храме было тепло тихо, спокойно. Обычная северная ночь. Все в монастыре спят, устав от дневных трудов и непрестанных молитв.
Один истопник не мог уснуть. Он сидел на лавке у печи, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, зажав голову обеими руками. Его снова мучил блудный бес.
Несмотря на постную монастырскую пищу, у парня играла молодая кровь. Он начал изнурять себя, меньше есть, меньше спать, до изнеможения колоть дрова. Но ни недоедание, ни труды, не молитва, ни частая исповедь и причащение не смогли полностью избавить Алексея от похоти. Тело стонало. Мысли путались и уводили в страстные картины блуда.
Молодые послушницы и монахини казались парню желанными. И ничего поделать он с этим не мог.
Сегодняшняя ночь особенно сильно сводила его с ума. Детородный орган восстал, и перед умом вставали яркие и страстные картины совокупления. Его молодое и сильное тело просило удовлетворения. Парень постоянно исповедовался перед батюшкой в грехе рукоблудия, но желание самоудовлетворения мучило его всё больше и больше. Алексей схватил Евангелие и наугад открыл его на первой попавшейся странице.
«А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.»
– Вот выход! Вот спасение! – зашептали мысли.
Парень нащупал под ногами топор и как-то вне себя, покачиваясь направился к выходу их храма. Вот чурка, на которой он обычно рубит дрова. Перекрестился.
– Господи прости, помилуй и благослови. – Он поднял глаза к небу. Небо хмуро молчало. Лишь луна и звёзды безразлично смотрели на мучения Алексея.
Послушник, как в бреду, медленно приспустил брюки. Достал восставший, мучивший его половой орган. Выложил его на чурку. Несильный, но решительный взмах наточенного до блеска топора. Мгновенная вспышка ярких искр перед глазами. Болевой шок. Алексей потерял сознание.
Когда он очнулся, страшная боль сковала не только его тело. Но и всю его Душу и ум.
Казалось, что всё небо со звёздами падает на Алексея. В ушах стоит нестерпимый гул, хохот, вой. Вся Вселенная рушилась. Храм накренился и начал клониться на измученное тело послушника. Он хотел закричать, но не смог. Губы беззвучно шевелились. Из открытого рта струился только слабый стон и пар.
Обезумевшего от боли и ужаса, всего мокрого от крови и слёз парня нашли уже под утро поднимавшиеся первыми монахини. Алексей лежал на куче дров и тихонько стонал. Руками он зажимал кровоточащую промежность. Как он не умер от потери крови – знает только Бог.
Ранней зимой паром через реку уже не ходит, а лёд ещё некрепок. Скорую помощь ждать придётся очень долго. Местный врач помочь ничем не смог. Только сказал:
– Нужна срочная операция в городе. Нужно много донорской крови. Необходимо вызвать вертолёт. Другого выхода нет.
Алексей выжил. Операция прошла. Насколько успешно, мне неизвестно.
После долгого лечения Лёшу выписали из городской больницы. В монастырь он не вернулся.
Впервые увидел его, сидящим на лавочке в церковном дворе, возле семинарии. Не знаю почему, но мне всегда были интересны странные люди. Захотелось подойти и заговорить с парнем. Тем более, что я уже знал его историю.
– Добрый день, Алексей. – Я присел рядом.
Он слегка повернул голову в мю сторону. На меня не мигая смотрели абсолютно непонимающие, пустые глаза с лёгкой тенью равнодушного удивления.
Господи, помилуй! Господи, помилуй! – Это всё, что чуть слышно прошептали губы Лёши мне в ответ.
Он поднялся с лавки и спешно отошёл от меня. Я видел его бродящим бесцельно во дворе собора или за едой в трапезной ещё примерно с неделю. Потом он куда-то уехал и больше я его не видел.
Через год мне рассказали, что Алексей устроился куда-то на работу личным охранником. Женился. Значит, навыки, полученные в Армии, не утратил. Телохранитель у какого-то богатого коммерсанта. Главное, чтобы сбылось у парня, всё, о чём так мечтал.
Знаю много способов покинуть святую обитель. Много историй могу рассказать из собственного опыта. Кого-то бесы уводят из монастырей через желание иметь семью, работу, деньги, детей. Кому-то не сидится на одном месте и тянет к перемене мест. Случаев много и все они разные. Кто-то, избрав монашеский путь, остаётся на нём навсегда. Но ещё больше таких, кто ломается под бесовскими искушениями, давлением дьявола и, покидая святые места, возвращается к мирской обыденной жизни. Возвращается к страстям, к суете мира, ко греху.
– Элои ! Элои ! Ламма савахфани ? – Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?
Случаев много и все они разные. Сколько людей, столько и разных судеб. Сложных, трагических, счастливых, драматических, удачных. Слава Богу за всё!!!
Кто-то, избрав монашеский путь, остаётся на нём навсегда. Но ещё больше таких, кто ломается под бесовскими искушениями, давлением дьявола и, покидая святые места, возвращается к мирской жизни. Возвращается к страстям, к суете мира, ко греху. Или просто к обыденной жизни, как у всех. Да! Случаев много. И все они разные. О каждом можно писать. У всех и каждого сложная, интересная судьбинушка Жизнь. Но об этом уже в следующих рассказах.
Монах
Цикл рассказов о современной жизни в православном монастыре
Имена Господа
История первая
С благодарностью к моим будущим читателям. Фото из личного архива автора.
Почту в посёлке обычно приносили в монастырь перед обедом. Или сам батюшка игумен забирал в отделении, или приносила пожилая тучная почтальонша.
Письма, телеграммы, почтовые уведомления складывали в храме на прилавке церковной лавки. И те, кому она полагалась, сами разбирали, когда заходили в храм. Сегодня принесла почтальонша, достаточно бодрая женщина лет 55. Она сказала, что есть срочная телеграмма, и попросила позвать того, для кого она предназначалась.
Возле прилавка стояло человек 8 мужчин. Один молодой монах отец Димитрий, высокий, статный, красивый, с немного то ли виноватыми, то ли грустными глазами. Два послушника, один зашел с кухни, второй из гаража. И пять строителей, среди которых был и я.
Послушник Феодор, который помогал готовить на кухне, взял телеграмму, посмотрел и сказал, что телеграмма для Вадима, который месяц назад переехал из монастыря жить и работать в скиту на Волоке. Но, как её туда доставить? Туда или на лыжах идти часа четыре или на снегоходе. А снегохода в монастыре нет. Дороги тоже практически нет. 5 км по тропе охотников, а потом вообще сплошные снега.
Зимняя дорога на Волок, в скит православных отшельников.
И, к тому же, темнеет рано, и мороз за тридцать.
В телеграмме сообщалось о заболевшей матери Вадима, которая жила в городе. Вобщем, желающих отнести пешком телеграмму в скит не нашлось.
Немного подумав, я решил пойти потеплей одеться и доставить это срочное сообщение на Волок.
Само название Волок раньше определяло поселение, то ли каторжан, то ли тех из крестьян, кто в незапамятные времена волокли на себе до реки сплава стволы кедров и сосен на лесопильный заводик. Сейчас же весь Волок состоял из пары рубленных домов, сарая и загона для скота.
Жили там несколько человек. Из тех, кому даже за стенами монастыря казалось жить суетно и шумно. Они брали благословение игумена и уходили ещё дальше в таёжную глушь.
Заправляла всем хозяйством скита бабка Варвара, старая монахиня. Электричества в ските не было, Длинные зимние вечера жгли маслянные лампадки и свечи.
Питались очень просто. Гораздо скудней, чем в трапезной монастыря. Если, не было поста, то потребляли рыбку, которая водилась тут, в протоке, и летом и зимой. А в основном, каши, хлеб, овощи и картошечку.
Сейчас тут было тихо и очень безмолвно. Все трое, не считая монахини Варвары были послушники. Вадим, 27 лет, седой бородач Анатолий 55 годков и самый молодой из всех Дима 20 лет, который никак не мог бросить курить в монастыре, и для этого поехал смиряться в скит.
Было около часа дня, когда я вышел из ворот монастыря и двинулся по направлению к скиту…
Шел по холодку бодро, весело, хрустел по снегу валенками, напевал молитовку…
Ветра почти не было. Только морозец крепчал. А, может быть, это обеденные каллории уже выветривались из меня по пути.
Часа через два поднял воротник ватного бушлата и потуже натянул на голову ушанку. Однако заметно холодало.
Ещё, примерно через час, пришло время свернуть с тропинки и топать, проваливаясь по снежной целине. Всё реже попадались лыжни проходивших тут охотников…
Белое безмолвие сибирской тайги. Фото из личного архива автора.
Потом начало темнеть. Север Томской области, зимой день совсем короткий. И сумерки до неузнаваемости изменяют видимую местность.
Вдруг в голову начали заползать неприятные тревожные мысли. А вдруг заблудился?! А, если замёрзну тут?! Ведь никто не найдёт до утра, а может и дольше. А, если волки?!
Стало не по себе. И тут провалился по пояс в снежную яму. Руками гребу, одну ногу вынимаю, вторая утопает в снегу. Такое мягкое снежное болото.
Начал молиться. Начал замерзать. Продолжаю разгребать руками сугроб и чувствую, устал. Хочется расслабиться, отдохнуть, хочется пить, но ем снег, а он не утоляет жажду. С лица струится горячий пот, а руки, ноги мёрзнут и мёрзнут…
Вдруг пронзает мысль. А ведь я по своей воле решился пойти в скит. Благословение настоятеля не брал. Это моя гордыня меня потащила. Я в душе осудил ребят, что никто не вызвался отнести телеграмму. И я, такой «герой», двинул в одиночку по зимнему лесу…
Стало ещё поганей на Душе, страх и отчаяние теперь поселились где то в солнечном сплетении и ныли сильней голода и жажды…
И тут что то перевернулось в сознании. Вокруг тишина, белое безмолвие, темнота и холодища.
А мне вдруг стало как то спокойно, или скорей безразлично. Куда то растворился страх, ушла тревога и паника. Подумалось. Ну, усну, ну замёрзну, что с того? Что я? Первый или последний дурачина на белом свете?
Совсем расхотелось есть и пить. Как то даже стало теплей и расслабленней, осталось одно желание – просто уснуть.
По привычке поблагодарил Господа за такую тихую и безболезненную смерть. Улыбнулся, по небритой щеке сама собой покатилась непрошенная слеза. Себя не было жалко. Было жалко мать. Мою мать и мать Вадима…
Сквозь вязкую дремоту услышал какой то треск… Непонятно, что это было… Может косолапый бродит по лесу, не заснувший или разбуженный охотниками в берлоге. Или ветка сломалась от мороза. Выбираться из сугроба не было ни сил, ни желания. Сам в себе заметил, опять появился страх. Заснуть и замёрзнуть – это одно дело, а вот сидеть по пояс беспомощно в снегу и смотреть, как меня сейчас будут рвать и грызть, совсем было страшновато.
Далёкий треск перерос в непрерывный шум. Но ещё было непонятно, что это там… Вдруг увидел тонкую полоску мерцающего света.
Отупевший ум догадался. Это едут охотники на снегоходах. Наверное возвращаются в посёлок или в охотничий домик на зимовье…
Услышали, подобрали, отвезли в монастырь. Там никто ничему не удивился. Затопили в одном из домов баню.
Свято-Никольский монастырь зимой. Фото из личного архива автора.
Парили меня, чаем отпаивали, мёдом кормили. Игумен откуда то притащил самогонку. После бани вытерли насухо мне тело и втёрли в него алкоголь.
Стало жарко. Но вместо сна пришли мысли. Удача, совпадение, спасение, случайность – всё это тоже имена Бога. Значит, судьбой мне не было отпущено глупо заснуть в лесу и закончить на этом мой земной Путь.
Телеграмму я не доставил. Вадим сам узнал о ней, когда пришел через два дня в монастырь. Пришел на лыжах, по умному. Благодарить меня не стал за попытку сообщить ему раньше о болезни мамы. Просто зашел ко мне в общагу строителей и сказал тихо – Ну и дурак же ты, Андрюха. Не смелый и добрый отзывчивый герой, а полный круглый дурак.
Я промолчал. Он был прав.
Что такое на самом деле моя жизнь?
История вторая
Мне помогло в этом вопросе исследование моих личных чувств, мыслей и ощущений.
Итак. К сути вопроса.
К чему стремятся все люди?
Что реально, а что иллюзия?
Как получить желаемое поскорей и с меньшими затратами?
Вот эти вопросы и будем сейчас исследовать и пытаться ответить на них себе честно, без эмоций и беспристрастно.
Люблю смотреть на воду. На льдины, которые важно плывут мимо меня. На ледоход. Треск сталкивающихся лбами громадин, какие то хлопки, хлюпания, и вся эта война мимо, мимо, мимо… Это весна мощно двигает свои вечные законы.
В моей душе тоже весна. Вокруг никого, кроме живых, проплывающих льдин. Хотя нет, за спиной, где то далеко, залаяла собака.
Сижу на ржавой барже, на зиму намёртво привязанной к берегу цепями. Уже прохладно. От реки тянет мокрой свежестью. Так можно запросто простыть. Но уходить не хочется. Раз в неделю, в воскресение, после обеда прихожу сюда. Сижу на старой скамейке, кто то добрый водрузил её на баржу. Просто смотрю…
Весенний ледоход на реке. Фото из личного архива автора.
Около трёх лет я живу в монастыре. Наблюдаю за собой, молчу, молюсь. Мне не скучно.
Почему то вспомнился рассказ батюшки-настоятеля, что это место свято. Здесь, в гражданскую войну, топили посередине сибирской огромной реки баржи с трюмами, наполненными живыми людьми. Белогвардейцами.
Поэтому земля здесь, и вода, и даже сам воздух свят от страданий и ужасов глупой жестокой войны.
Именно поэтому тут выбрали место для постройки монастыря.
Как интересно ведет меня судьба. А я то что здесь делаю? В этой таёжной деревне. Среди лесов, вдалеке от цивилизации, семьи… Зачем я здесь?
Тогда всё по порядку…
В три часа ночи ранняя молоковозка привезла меня домой. Добрый водитель попался. Подвёз с пригорода до центра города. Даже денег не взял.
За плечами тяжёлый рюкзак, набитый продуктами… Везу домой гостинцы, вернулся в командировки… Три месяца не был дома. Там жена, в кроватке спит маленький сын… Я очень соскучился… И очень устал без любимой, без семьи…
Смотрю на окна своей квартиры. Странно… Горит свет. Три часа ночи… Что это? Ребёнок заболел? Что то случилось?
Предупредить, что сегодня ночью приеду не мог. Сам не знал, что приеду.
Смотрю на свежевыпавший снег у подъезда. Следов людей и колёс нет. Значит, скорая не приезжала. Что там, дома?
Сердце забилось чаще, дыхание стало прерывистым, неровным.
Поднялся на пятый этаж. Перед дверью встал отдышаться, звоню…
Такое ощущение, что меня не особо то ждали… Не был трит месяца, а встречают, будто я за хлебом ходил на полчаса…
Неприятный холодок по спине и тревога поселяется в солнечном сплетении…
Заглянул в комнату, в полумраке под ночником, в кроватке спокойно спит сын… Всё в порядке… Что я так разволновался? Откуда это противная тревога в желудке?
Захожу на кухню. Накурено, сидит знакомый народ, парни, девчонки, пьют пиво, бренчат на гитаре. Три часа ночи. Всё в норме.
Вспоминается, как встречала меня жена с первых двух длительных командировок. Бежала по перрону вокзала, счастливая, растрёпанная, влетала в мои руки с размаху и мы целовались… Так было первые два раза…
А теперь… Вот откуда тревога и этот комок в желудке… Что то изменилось… Что то уже не как прежде…
Это не помогло… Я не верил в возможность измены. Я понял, что охлаждение уже никак не остановить. Не отогреть то, чувство, которое было вначале. А, может его и не было. Голова шла кругом, тосковал, просил, дарил цветы, видел с ужасом расширяющуюся трещину в семье.
Всё, как у всех. Были ночные разговоры, выяснения отношений. Это только усугубляло процесс нашего разлада.
При любой возможности жена убегала на кофе к подружкам. Обидно было, что сам же познакомил их, чтобы ей не было так одиноко, пока я в командировках.
Когда была дома, то читала книжки, молчала, занималась ребёнком. Я стал просто зарабатыватевалем денег, мебелью, со мной вдвоём ей было скучно.
Видеть было невыносимо. Молчать было невыносимо. Начал выпивать после работы. Задерживаться. Она не ругалась, не спорила. Просто молчала. Это был полный крах любви и семьи.
Таинственная история подземных келий.
По легендам, раньше на месте Валаамского монастыря располагались идолопоклоннические мольбища. Ходят слухи, что в полночь прямо из-под земли можно услышать приглушенный звон. Якобы языческие божества считают золотые монеты, схороненные там варягами в десятом столетии.
В XVI в. ворвавшиеся к нам шведы разгромили монастырь и убили всех затворников. Трупы рассчитывали предать огню, однако не вышло, так как после заката они просто-напросто пропали. Поиски не дали никаких результатов - гора мертвых тел как сквозь землю провалилась.
Другая история здесь развернулась в эпоху Ивана Грозного. Тогда в монастырь доставили массу ящиков с книгами. Говорили, они составляли известную государеву библиотеку, не найденную по сей день.
Полно удивительных тайн и у жилища отшельников, построенного два века тому назад недалеко от Сергиева Посада. Под землей было создано множество келий, а также храм, где фанатики целыми днями молились, выбираясь наружу только в темное время суток. Здешние жители опасались странных отшельников и передавали друг другу историю, будто бы ночью около подземных сооружений гуляет ужасающий огромный Черный монах.
На заходе позапрошлого столетия подземные чернецы то ли поумирали, то ли просто оставили эти места, однако вслед за этим появился загадочный человек, излечивавший все заболевания. Лечение заключалось в том, что больного он оставлял на некоторое время в старых подземных кельях отшельников, имевших, наверное, невообразимую энергетику. Смертельно больным людям лекарь приказывал испить воду из подземного родника.
Конечно, сразу же нашлось множество смельчаков, которые самовольно уходили в пещеры. Кому-то было интересно посмотреть что там да как, другие желали набрать себе чудотворной влаги. Но почти все они пропадали без вести в подземном монастыре. Хотя одному из них все же повезло и он смог вернуться домой. Родным мужчина поведал о том, как добрался до родника и уже собрался взять из него воды, но почувствовал, как кто-то с силой взял его за руку, сломав в ней кости. Прошло несколько дней, прежде чем мужчине удалось вылезти на поверхность земли...
Очень похожие истории имеются у известных Антониевых пещер, находящихся под Черниговом. Свидетели до такой степени детально изображают живущий в этом месте призрак монаха, что не поверить трудно даже отъявленным материалистам. К тому же, все свидетели - люди психически совершенно здоровые. Один из них - глава отдела истории пещер местного архитектурного заповедника В.Руденок.
Работая в заповеднике многие годы, он успел подробно изучить Антониевы пещеры, рассказав однажды газетным корреспондентам историю о том, что неоднократно наблюдал там привидений.
Сначала ему явился мужчина в черном одеянии. Затем Руденок стал свидетелем неожиданного появления другого человека, через какое-то время точно так же неожиданно пропавшего. Словно что-то взорвалось и взметнулось клубом дыма к потолку.
Руденок говорит, что перед призраками не трусит, объясняя их природу сильным воздействием энергии пещеры на головной мозг человека.
Но иные гости пещер, перед глазами которых возник фантом, рассказывают, что это был монах в черной одежде.
Антониевы пещеры возвели десять веков назад. За это время в них прожило жизнь много монахов-затворников. Они очень редко выбирались наружу, полностью посвящая себя молитвам. Им доставляли пищу прямо в пещеры. В них монахов и погребали. До сих пор в маленьких нишах стен, лежат человеческие останки.
Температура внутри пещер выделяется невероятным постоянством: +5 градусов круглый год. Здесь бывает довольно-таки сыро, особенно в дождливые времена. Однако местные работники сообщают, что затворники не знали болезней. Мол, их защищали регулярные молитвы.
Многие люди чувствуют в пещерах некую загадочную целительную атмосферу и в наши дни. Бывали случаи, когда эти места спасали от боли в зубах, а иногда и от куда более тяжелых недугов. Есть мнение, что невероятное исцеление – лишь результат самовнушения. Иные же верят в божественную энергетику пещеры, которой её зарядили своими многовековыми молитвами монахи…
Отмщение мертвых чекистов.
Есть одна интересная история, произошедшая с Раифским монастырем. Здесь в 1918 г. при попытке принудительного изъятия монастырского зерна монахи прикончили нескольких работников Казанской ЧК, а также группу воинов международного батальона.
У них была информация, что в монастыре располагалось контрреволюционное общество, во главе которого стоял поручик Секуторский. Убийство совершили на глазах у широкой публики, которая вполне разделяла решение монахов.
Приехавший военный отряд встретил агрессивный отпор «рабов божьих», а затем не без изумления понял, что упустил их всех до единого. Монахи будто растворились в запутанных лабиринтах под монастырем.
Вскоре Казань покорили белочехи и монастырь вновь наполнился своими обитателями-убийцами.
Как то раз старший клирик монастыря, зайдя в молельный зал зажечь лампаду, ненароком бросил взор на иконы и дико вскрикнул. Вместо святых на иконах были изображены когда-то убитые монахами чекисты.
На шум примчался другой проходивший мимо монах. Однако к тому моменту на иконах… уже снова обретались лики святых.
На другую ночь священник Азарий шел в монастырь из близлежащего поселка. Около родных ворот, именно там, где прежде убили чекистов, Азарий заметил приближающегося к нему человека. Как только тот приблизился, священник узнал в нём одного из покойных чекистов! С ревом «Сгинь, демон!» священник устремил на привидение распятие. Мертвый чекист моментально пропал...
Спустя пару ночей, монах Макарий пробудился ото сна с очень необычным чувством. Казалось, что возле него кто-то стоит. На самом деле, во тьме можно было разглядеть мрачный силуэт. Тут же раздался глуховатый голос, промолвивший: «Молись, сволочь!». Этот голос, бесспорно, принадлежал другому мертвому чекисту по фамилии Несмелов. Послышался звук взводимого курка. Макарий сразу же принялся сбивчиво молиться, призрак исчез во тьме.
Так жизнь в монастыре стала для замаравшихся в крови монахов сущим адом. Теперь не проходило и ночи, чтобы пару-тройку раз кого-нибудь не посетили призраки убитых чекистов.
Монастырь пробовали очистить святой водой, но все было без толку.
Надо сказать, довольно странная участь ждала самого Секуторского. Сбегая от налетевших на конспиративную квартиру чекистов, он во мраке угодил в огромный колодец, почти не поднимавшийся над уровнем земли. Когда труп достали, то один из работников разглядел в его глазах... лицо другого казненного монахами чекиста – Ф.Копко. Если в глазах покойника действительно был образ убитого чекиста, то возможно, что перед самой своей смертью поручик видел привидение. Не исключено, что именно оно и повинно в его гибели.
Помимо этого есть слух, что настоятель монастыря тоже умер довольно загадочной смертью.
Сговор с Дьяволом.
Народ во Львове даже не знает, что под этим городом в районе костела Петра и Павла, построенного в начале XVII века, разгуливает черный монах. В лабиринтах старинного храма он ожидает добрую душу, желая оформить на нее собственный контракт с Дьяволом.
«Ещё в детстве мы с друзьями решили залезть в подземные ходы костела, – рассказывает один из местных стариков. – Страшно было невероятно. В морозных коридорах резко поднялась температура. Мы совершенно точно ощущали, что были не одни, особенно когда в тишине раздался тихий стон. Наружу как ошпаренные выскочили. После один из попов поведал нам жуткую историю про черного монаха.»
Несколько столетий назад тот монах был покаран за крупный проступок – гордыню. Его отправили в острог, кормили черствым хлебом, а поили простой водой. Людям было запрещено приходить к осужденному. И вот как-то раз один таинственный незнакомец смог уговорить настоятеля пустить его поговорить с заключенным. Было вообще странно, что настоятель согласился. А когда через некоторое время охранники пошли в темницу, чтобы приказать незнакомцу удалиться, то не обнаружили там ни его, ни арестованного. Валялась лишь бумажка с красными письменами.
Святой отец был ошарашен, когда ему принесли ту бумажку. Это был контракт между человеком и Дьяволом, написанный кровью. Заключенный, по всей видимости, согласился отдать свою душу пришедшему его навестить демону. Теперь тот монах рыщет по подземным коридорам в поисках человека, которому передаст свое проклятие.
По словам специалистов, в этих местах крайне отрицательная энергетика. Чувствуется гнет адских мучений и боли.
Новость отредактировал Оляна - 25-06-2012, 17:37
Моя история не похожа на исповедь человека, который прошел длинный, полный духовности путь, пробирался через тернии к звездам и на себе ощутил все тяготы и благословения отшельнической жизни, вдали от дома, за пазухой у Всевышнего. Я всегда принадлежала этому миру и так и не смогла от него отречься, как бы крепки ни были мои отношения с Богом.
Я была самой обыкновенной девушкой, закончившей школу и мечтающей поступить на теологический факультет, а затем пойти дальше, постигая духовную семинарию. У меня не было ни стигмат, ни видений, ни православного воспитания, где заповеди стояли бы в основе взросления и формирования личности. Пока мои друзья и сверстники думали, кем бы хотели стать в будущем, я знала, что моя дорога приведет меня в монастырь.
Я хотела стать монахиней, уйти от мирского, опроститься, служить не себе, а Богу.
Моя жизнь была исключительно светской, за исключением влияния бабушки, которая с детства говорила со мной о более тонких и непонятных мне материях - вере. Помню, как сейчас, как однажды она положила передо мной большую книгу в черной обложке, на которой красивыми, но странными буквами было написано «Библия». Мы вместе читали ее. Мне было непонятно то, что написано там, как-то не по-русски, но бабушка обещала, что все придет со временем.
«Чтение Библии - один из важнейших шагов к пониманию Бога!» - так говорила бабушка, пресекая мое детское нетерпение. Бабушкина вера и открытость всему тому, что было связано с этим, поражала меня. Она водила меня в храм, рассказывала истории мучеников и их страданий, дарила иконы и буквально за руку водила на церковные таинства. Я не задавала много вопросов, просто верила, что бабушка знает, о чем говорит. Она же и научила меня скромности, простым правилам человека, который перешагивает порог храма, а также посвятила в тонкости молитвы и исповеди. Я делала всё, как она говорила, а после того, как выходила из храма с некоторой легкостью, шла навстречу обыкновенной светской жизни.
Бабушкина смерть была для меня трагедией. В тот период времени мне было уже почти 16 лет, и в моем сознании появлялись первые признаки критического мышления. Мама не разделяла бабушкиных идей. Ей казалось, что религия и бабушкин подход к вере лицемерен. А я поняла это слишком поздно.
После того, как я пережила свою трагедию, в моем сердце поселилась мечта - уйти в монастырь, чтобы бабушка могла гордиться мной, а также потому, что я хотела разобраться: это внешний мир мешает мне быть искренней с Богом, или же подвох лежит в самой основе.
Итак, я прошла все необходимые стадии, прежде чем уйти. Первый шаг - уход из светской жизни. Второй - рясофор. Третий - постриг и обет. Я общалась со священником, который приезжал к нам в город, и он рассказал мне, что для того, чтобы уйти в монастырь, не нужен никакой повод. Не нужно быть неудовлетворенным мирской жизнью, достаточно лишь желания спасения души. У меня было несколько месяцев, чтобы подготовиться, доделать все свои светские дела, рассказать о своих планах родным, окончательно решиться. Этим я и занималась. У меня не было особых проблем, которые бы требовали моего присутствия. Я убедила родителей в том, что я этого хочу, и они не стали меня переубеждать. Парня у меня не было, и я считала это соответствующим знаком:
«Пока мои подруги томятся мирскими чувствами, я свободна от оков плоти», - так я думала, когда прощалась с близкими и друзьями.
На вопросы о том, а не хороню ли я себя в молодости, я отвечала уверенно, что не считаю уход в монастырь смертью ни телесной, ни, тем более, духовной.
Всё было добровольно. Никто не обманывал меня, не обещал мне лучшей жизни. Я точно знала, куда я иду. За полгода до моего пострига я работала волонтером на христианском съезде и там я познакомилась с множеством людей, у которых были примерно одинаковые мысли по поводу веры, но никто из них не рассматривал уход от мира. Кроме меня.
Итак, мой путь начался с приезда в монастырь, который находился далеко от того места, где я жила (название монастыря скрыто по желанию автора - прим. ред.). Вокруг были горы, лес, прекрасная природа, свежий воздух и какое-то упоение разливалось в воздухе.
На пороге я встретила женщину, одетую как монахиня, которая несла большую брезентовую сумку с чем-то тяжелым внутри. Я вызвалась помочь ей, забыв обо всем.
«Как хорошо, что Иисус послал тебя помочь!» - сказала она и улыбнулась лучезарной улыбкой.
С такой фразой очень трудно спорить. Незабываемое ощущение - осознавать, что тебя послал сам Иисус.
Монахиня не приняла моей помощи - просто сжала мою руку в своей, а затем пошла своей дорогой, неся свой тяжелый груз без всякого напряжения.
Мое послушание началось, как я впоследствии поняла, вполне традиционно - с физического труда. Я помогала на кухне, убиралась в кельях, а также помогала тем, кто был болен и не мог сам переодеваться и есть.
В наш монастырь часто обращались за помощью люди из мира, а мы помогали. Сестра, с которой я служила и помогала ей делать перевязки больным, всегда говорила так:
«Мы не можем делать большие дела, но должны делать маленькие с большой любовью».
Я очень уставала от большого количества физического труда. В конце дня я буквально валилась с ног, но первое время мысли о том, чтобы всё бросить и уйти, меня не посещали. Я просто молилась и думала, что трудности - это лишь испытания, которые однажды станут частью моей новой жизни.
За время моего послушания я успела полюбить всех, кто был рядом. Я думала о том, что могу стать настоящей монахиней, но вскоре я поняла, что совершила ошибку…
Меня совершенно не смущало количество работы и большой физический труд, меня волновало то, что мой темперамент так и не смог стать по-настоящему монашеским. Я была кроткой и молчаливой, никогда не задавала спорных вопросов и не нарушала обетов, но в душе у меня всё еще теплился вопрос, ответ на который я хотела получить еще в детстве: что настоящее, а что нет?
Настоящим была вовсе не духовная часть этого сложного мира, а физическая. Если вы думаете, что самым суровым было испытание отрешения от плоти, целомудрие или долгие молитвы, то я разочарую вас. Такие конфликты могут сразить человека, не подготовленного духовно, а я была готова.
Самое ужасное - это условия, в которых мы жили. Мы трудились исключительно вручную, не пользовались ни дезодорантами, ни какими-то другими косметическими и гигиеническими средствами, купались в холодной воде, независимо от погоды, не спасались вентиляторами в жаркое время.
Хрестоматийный образ монахини - это женщина, борющаяся с демонами похоти и одиночества, но в реальной монашеской жизни есть проблемы не с сексом, а с гигиеной. Осознание, что ты грязная, потная, плохо пахнешь везде, где только можешь выделять какую-либо жидкость, отбивало все похотливые мысли, которые только могли прийти в голову, а в большинстве случаев на них просто не было сил. Это романтический флер, чья-то фантазия, фетиш, но не проблема монахини.
Послушницы спали вместе в одной келье, в кроватях, стоящих друг от друга на расстоянии полуметра. Электрических источников света у нас не было, поэтому приходилось одеваться в полной темноте, так как вставали мы в 4 утра. Казалось, что этого вполне достаточно, чтобы мы чувствовали себя немного одиозно, но вдобавок к этой неудобной утренней рутине правила монастыря диктовали нам прятаться под простыней своей кровати, чтобы сменить одежду, ведь видеть чужое обнаженное тело - это грех.
Когда я официально стала монахиней, мне всё еще было непросто. Те светлые чувства, которые я переживала, пока выполняла послушания и, выбиваясь из сил, надеялась на лучшее, прошли. Я стала думать о том, как же всё выглядит на самом деле.
Послушницам нельзя было улыбаться и радостно отвечать на просьбы других монахинь.
Меня постоянно упрекали в том, что я «недостаточно послушна» и что у меня «слишком высокая самооценка». Последний комментарий всегда воспринимался мною очень болезненно.
После того, как я спросила старшую монахиню о том, почему послушницы едят черствый хлеб и используют газеты вместо туалетной бумаги, мне сделали замечание и отправили на дополнительные работы, которые отсрочили мое послушание еще на полгода.
По меркам монастыря, это как остаться на второй год в школе - унизительно, но в воспитательных целях. Обо мне стала ходить не самая лестная слава.
Однажды матушка нашего монастыря спросила мое имя, а после того, как я ответила ей, я увидела ее нахмурившиеся брови и услышала следующее:
«Ох, сестра, я много слышала о тебе».
Я не знала, что ответить ей на это. Кроме дерзкого «я тоже слышала о вас» я ничего не придумала, но я промолчала, покорно опустив глаза в пол.
Кроме физических трудностей, я начала испытывать еще и психологическое давление. Мало того, что каждый день нам приходилось стоять на коленях на холодном бетонном полу по 4 часа, так еще и наша старшая сестра каждое утро говорила весьма дикую фразу:
«Сестры, вы должны умертвить себя. Ваша ленивая и эгоистичная природа держит вас в гневе».
У нас было всего два монашеских наряда. Один подрясник мы надевали, другой стирали вручную в холодной воде. Таким образом мы меняли одежду. Однажды сестра-наставница последовала за мной на улицу, чтобы посмотреть, как я стираю свое облачение. Она достала свое распятие и обратилась ко мне со словами:
«Сестра, какую же болезненную рану ты наносишь Спасителю Нашему, когда стираешь свою одежду с такой пустой душой».
Сестра имела в виду, что даже стирка подрясника должна была быть наполнена заботой и любовью. Я ничего не ответила, но эмоционально была очень сильно подавлена.
Осознание того, что обыкновенной стиркой и неспособностью отстирать пятна с ветхой ткани я чуть ли не буквально мучила Бога, было невыносимым.
Я начала винить себя в том, что мной овладевает гнев. Я не знала, смогу ли я побороть свою природу или же все станет только хуже.
В качестве послушания мы помогали в местном женском приюте: убирали, оказывали больным первую помощь, а также молились. Я и моя сестра убирались в комнате, она мыла пол, а я вычищала комоды. В одном из них я обнаружила тампоны.
У нас не было привычных в современном мире средств гигиены. Мы носили тканевые подгузники, а во время менструации подкладывали специально свернутые тряпки прямо в нижнее белье. Эти же подкладки мы потом стирали вручную.
Увидев тампон, я не смогла побороть дурные мысли, поэтому просто схватила его и спрятала за пояс.
Когда я вышла из комнаты, меня одолел такой стыд, что я едва сдержала слезы. Я не смогла найти утешение в молитве, когда думала о том, что женщине нельзя пользоваться такими простыми вещами, как средства гигиены. Такой способ опроститься казался мне унизительным, и ни одна монахиня, которая смогла побороть свое эго, не поддержала бы меня, хоть в глубине души, возможно, и поняла бы.
Когда мое дополнительное послушание подходило к концу, я уже не знала, кто я, чего я хочу и для чего я здесь. Я получила благословение, чтобы вернуться в мир. Я уходила с тяжестью на душе, вспоминая слова той доброй сестры, которая говорила, что сам Иисус послал меня сюда, вспоминала ее улыбку, на глазах наворачивались слезы.
Мои близкие помогли мне начать жизнь в мире сначала: позволили жить с ними, пока я искала работу, думала о том, что стоит снова пойти учиться. Помимо этого я задумалась о психотерапии. Я была в растерянности, глубоком смущении, разочаровании в самой себе и целом мире.
«Как можно было пойти таким неправильным путем, преследуя такую благую цель?»
Мне было стыдно, что я ушла из монастыря, а также что решила быть монахиней. Мне было стыдно, что больше я этого не хотела.
Спустя год я нащупала хрупкий мир внутри себя. Я поняла, что быть монахиней - это не крест, это выбор, который должен прийти самостоятельно, но и он может оказаться неудачным. С тех пор я слышала много историй о том, как женщины возвращаются в мир, а потом приходят обратно, не теряют Бога, не теряют веры, дышат и молятся по-другому. Я благодарила Бога за такую неудачу, потому что многое поняла о самой себе. Не стоит спешить с тем, чтобы оставить мир позади, но так же и не стоит думать, что отказаться от светской жизни в пользу духовной - это глупо. Я хотела пойти по этому пути, но он оказался не моим.
Я помню о том, что «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное», и я - одна из них.
Первая попытка
Я уходил в монастырь несколько раз. Первое желание возникло, когда мне было 14 лет. Тогда я жил в Минске, учился на первом курсе музыкального училища. Только-только начал ходить в церковь и попросился петь в церковный хор кафедрального собора. В лавке одной из минских церквей мне случайно попалось на глаза подробное житие преподобного Серафима Саровского - толстая книга, около 300 страниц. Я её прочитал одним махом и тут же захотел последовать примеру святого.
Вскоре у меня появилась возможность посетить несколько белорусских и российских монастырей в качестве гостя и паломника. В одном из них я подружился с братией, которая на тот момент состояла всего из двух монахов и одного послушника. С тех пор я периодически приезжал в этот монастырь пожить. По разным причинам, в том числе в силу юного возраста, в те годы мне не удалось осуществить свою мечту.
Второй раз я задумался о монашестве годы спустя. Несколько лет я выбирал между разными монастырями - от Санкт-Петербурга до горных грузинских монастырей. Ездил туда в гости, присматривался. Наконец выбрал Свято-Ильинский монастырь Одесской епархии Московского патриархата, в который и поступил в качестве послушника. Кстати говоря, с его наместником мы познакомились и долго общались перед реальной встречей в одной из социальных сетей.
Монастырская жизнь
Переступив с вещами порог монастыря, я осознал, что мои переживания и сомнения позади: я дома, теперь меня ждёт пусть сложная, но понятная и светлая жизнь, полная душевных подвигов. Это было тихое счастье.
Монастырь находится в самом центре города. Нам можно было свободно выходить за территорию на непродолжительное время. Можно было даже ходить на море, но для более длительного отсутствия нужно было получать разрешение наместника или благочинного. Если надо уехать за пределы города, разрешение должно было быть в письменной форме. Дело в том, что существует очень много обманщиков, которые надевают на себя облачение и выдают себя за священнослужителей, монахов или послушников, но при этом не имеют никакого отношения ни к духовенству, ни к монашеству. Эти люди ходят по городам и сёлам, собирают пожертвования. Разрешение из монастыря было своего рода щитом: чуть что, без проблем можно было доказать, что ты свой, настоящий.
В самом монастыре у меня была отдельная келья, и за это я благодарен наместнику. Большинство послушников и даже некоторые монахи жили по двое. Все удобства находились на этаже. В корпусе всегда были чистота и порядок. За этим следили гражданские работники монастыря: уборщики, прачки и другие сотрудники. Все бытовые потребности удовлетворялись с избытком: нас прекрасно кормили в братской трапезной, смотрели сквозь пальцы на то, что по кельям у нас были ещё и свои собственные продукты.
Очень большую радость я испытывал, когда в трапезной подавали что-нибудь вкусненькое! Например, красную рыбу, икру, хорошее вино. Мясные продукты в общей трапезной не употреблялись, но нам не запрещалось их есть. Поэтому когда удавалось купить что-то за пределами монастыря и затащить это к себе в келью, я тоже радовался. Не имея священного сана, возможностей заработать деньги самому было мало. Например, платили, кажется, 50 гривен за колокольный звон во время венчания. Этого хватало или на то, чтобы положить на телефон, или на то, чтобы купить что-то вкусное. Более серьёзные потребности обеспечивались за счёт монастыря.
Вставали мы в 5:30, за исключением воскресных дней и крупных церковных праздников (в такие дни служилось две или три литургии, и каждый вставал в зависимости от того, на какой литургии он хотел или должен был по расписанию присутствовать или служить). В 6:00 начиналось утреннее монашеское молитвенное правило. На нём должна была присутствовать вся братия, кроме больных, отсутствующих и так далее. Далее в 7:00 начиналась литургия, на которую в обязательном порядке оставались служащий священник, диакон и дежурный пономарь. Остальные - по желанию.
Я в это время или шёл в канцелярию на послушание, или возвращался в келью, чтобы поспать ещё несколько часов. В 9 или 10 часов утра (точно уже не помню) был завтрак, на котором присутствовать было необязательно. В 13 или 14 часов был обед с обязательным присутствием всей братии. За обедом читались жития святых, память которых совершалась в тот день, а также делались важные объявления монастырским начальством. В 17 часов начиналась вечерняя служба, после которой - ужин и вечернее монашеское молитвенное правило. Время отхода ко сну никак не регламентировалось, но если на следующее утро кто-то из братии просыпал правило, к нему отправляли с особым приглашением.
Однажды довелось отпевать иеромонаха. Молодой был очень. Чуть старше меня. Я его и не знал при жизни. Говорят, жил в нашем монастыре, потом куда-то уехал и залетел под запрет. Так и умер. Но отпевали, естественно, как священника. Так вот, мы всей братией круглосуточно у гроба читали Псалтырь. Моё дежурство один раз пришлось на ночное время. В храме был только гроб с телом и я. И так несколько часов, пока меня не сменил следующий. Страха не было, хотя Гоголя вспоминал несколько раз, да. Была ли жалость? Не знаю даже. Ни жизнь, ни смерть не в наших руках, поэтому жалей - не жалей... Надеялся только, что он успел покаяться перед смертью. Как и каждому из нас надо будет успеть.
Проказы послушников
На Пасху после длительного поста я так сильно проголодался, что, не дождавшись общей праздничной трапезы, побежал через дорогу в "Макдоналдс". Прямо в подряснике! У меня и у любого другого была такая возможность, и никто никаких замечаний не делал. Кстати говоря, многие, выходя из монастыря, переодевались в гражданскую одежду. Я же с облачением не расставался никогда. Пока жил в монастыре, у меня просто-напросто не было вообще никакой светской одежды, кроме кофт и штанов, которые нужно было надевать под подрясник в холодную погоду, чтобы не замёрзнуть.
В самом монастыре одной из забав послушников было фантазирование на тему того, кому какое имя дадут при постриге. Обычно его до последнего момента знают только тот, кто постригает, и правящий архиерей. Сам послушник о своём новом имени узнаёт только под ножницами, вот мы и шутили: находили самые экзотические церковные имена и называли ими друг друга.
И наказания
За систематические опоздания могли поставить на поклоны, в самых тяжёлых случаях - на солею (место рядом с алтарём) перед прихожанами, но делалось это крайне редко и всегда обоснованно.
Бывало, кто-то уезжал без разрешения на несколько дней. Один раз это сделал священник. Возвращали его с помощью наместника прямо по телефону. Но опять же, все такие случаи были как детские шалости в большой семье. Родители могут поругать, но не более того.
С одним трудником был весёлый случай. Трудник - это мирянин, светский человек , который пришёл в монастырь потрудиться. Он не относится к братии монастыря и не имеет никаких обязательств перед монастырём, кроме общецерковных и общегражданских (не убей, не укради и другое). В любой момент трудник может уйти, а может и, наоборот, стать послушником и пойти по монашескому пути. Так вот, одного трудника поставили на проходную монастыря. Приехал к наместнику друг и говорит: "Какая у вас в монастыре парковка дешёвая!". А она там вообще бесплатная! Выяснилось, что этот самый трудник брал с посетителей деньги за парковку. Его, конечно, сильно пожурили за это, но выгонять не стали.
Самое сложное
Когда я приезжал ещё только в гости, наместник меня предупреждал, что реальная жизнь в монастыре отличается от того, что пишут в житиях и других книгах. Готовил меня к тому, чтобы я снял розовые очки. То есть в какой-то мере я был предупреждён о некоторых негативных вещах, которые могут иметь место, но не ко всему был готов.
Как и в любой другой организации, в монастыре, конечно, есть очень разные люди. Были и такие, которые старались выслужиться перед начальством, зазнавались перед братией и так далее. Например, как-то раз пришёл к нам один иеромонах, находившийся под запретом. Это означает, что правящий архиерей за какую-то провинность в качестве наказания временно (обычно - до раскаяния) запретил ему священнодействовать, но сам священный сан при этом не снимался. Мы с этим отцом были ровесниками и поначалу сдружились, общались на духовные темы. Один раз он даже нарисовал на меня добрую карикатуру. До сих пор её храню у себя.
Чем ближе шло дело к снятию с него запрета, тем сильнее я замечал, что он ведёт себя со мной всё более высокомерно. Его назначили помощником ризничего (ризничий отвечает за все богослужебные облачения), а я был пономарём, то есть во время исполнения своих обязанностей находился в непосредственном подчинении и у ризничего, и у его помощника. И здесь тоже стало заметно, как он по-другому стал ко мне относиться, но апофеозом стало его требование обращаться к нему на вы после того, как с него был снят запрет.
Для меня самыми сложными не только в монастырской, но и в мирской жизни являются субординация и трудовая дисциплина. В монастыре общаться на равных с вышестоящими по званию или должности отцами было абсолютно невозможно. Рука начальства была видна всегда и везде. Это не только и не всегда наместник или благочинный. Это мог быть тот же самый ризничий и любой, кто находится выше тебя в монастырской иерархии. Что бы ни случилось, не позднее чем через час об этом уже знали на самом верху.
Хотя были среди братии и такие, с кем я прекрасно находил общий язык, несмотря не только на огромное расстояние в иерархической структуре, но и на солидную разницу в возрасте. Как-то раз я приехал в отпуск домой и очень хотел попасть на приём к тогдашнему минскому митрополиту Филарету. Я задумывался о моей дальнейшей судьбе и очень хотел посоветоваться с ним. Мы часто встречались, когда я делал первые шаги в церкви, но я не был уверен, вспомнит ли он меня и примет ли. Так совпало, что в очереди оказалось много маститых минских священников: настоятелей крупных храмов, протоиереев. И тут выходит митрополит, показывает рукой на меня и зовёт к себе в кабинет. Впереди всех настоятелей и протоиереев!
Выслушал он меня внимательно, потом рассказывал долго о своём монашеском опыте. Очень долго рассказывал. Когда я вышел из кабинета, вся очередь из протоиереев и настоятелей очень сильно на меня косилась, а один настоятель, знакомый ещё по старым временам, взял и сказал мне при всех: "Ну ты столько там пробыл, что оттуда должен был выйти с панагией". Панагия - это такой знак отличия, который носят епископы и выше. Очередь рассмеялась, произошла разрядка напряжённости, а вот секретарь митрополита потом очень ругался, что я так долго занимал время митрополита.
Туризм и эмиграция
Шли месяцы, а со мной в монастыре абсолютно ничего не происходило. Я очень сильно желал пострига, рукоположения и дальнейшего служения в священном сане. Скрывать не буду, были у меня и архиерейские амбиции. Если в 14 лет я жаждал аскетического монашества и полного удаления от мира, то когда мне было 27 лет, одним из главных мотивов поступления в монастырь была епископская хиротония. Я даже в мыслях постоянно представлял себя на архиерейской должности и в архиерейском облачении. Одним из главных моих послушаний в монастыре была работа в канцелярии наместника. Через канцелярию проходили документы на рукоположение некоторых семинаристов и других ставленников (кандидатов в священный сан), а также на монашеские постриги в нашем монастыре.
Через меня проходило немало ставленников и кандидатов на монашеский постриг. Некоторые на моих глазах проходили путь от мирянина до иеромонаха и получали назначения на приходы. Со мной же, как я уже сказал, абсолютно ничего не происходило! И вообще мне казалось, что наместник, который был ещё и моим духовником, в некоторой степени отдалил меня от себя. До поступления в монастырь мы дружили, общались. Когда я приезжал в монастырь в качестве гостя, он постоянно брал меня с собой в поездки. Когда я приехал в этот же монастырь с вещами, поначалу мне казалось, что наместника как будто подменили. "Не путай туризм и эмиграцию", - шутили некоторые собратья. Во многом из-за этого я и решил уйти. Если бы я не почувствовал, что наместник изменил своё отношение ко мне, или если бы я хотя бы понял причину таких изменений, возможно, я бы остался в монастыре. А так я почувствовал себя ненужным в этом месте.
С чистого листа
У меня был доступ в Интернет, я мог советоваться по любым вопросам с очень опытными духовными лицами. Я рассказал о себе всё: что хочу, чего не хочу, что чувствую, к чему готов, а к чему нет. Двое священнослужителей посоветовали мне уйти.
Уходил я с большим разочарованием, с обидой на наместника. Но я ни о чём не жалею и очень благодарен монастырю и братии за полученный опыт. Когда я уходил, наместник мне сказал, что мог пять раз постричь меня в монашество, но что-то его останавливало.
Когда уходил, страха не было. Был такой прыжок в неизвестность, ощущение свободы. Так бывает, когда наконец принимаешь решение, которое кажется правильным.
Я начал свою жизнь полностью с чистого листа. Когда я решил уйти из монастыря, у меня не было не только гражданской одежды, но и денег. Вообще ничего не было, кроме гитары, микрофона, усилителя и своей личной библиотеки. Я привёз её с собой ещё из мирской жизни. В основном это были церковные книги, но попадались и светские. Первые я договорился продать через монастырскую лавку, вторые отнёс на городской книжный рынок и продал там. Так у меня появилось некоторое количество денег. Ещё помогли несколько друзей - прислали мне денежные переводы.
На билет в один конец деньги дал наместник монастыря (мы с ним в итоге помирились. Владыка - прекраснейший человек и хороший монах. Общаться с ним даже раз в несколько лет - очень большая радость). У меня был выбор, куда уезжать: или в Москву, или в Минск, где я жил, учился и работал много лет, или в Тбилиси, где я родился. Я выбрал последний вариант и уже через несколько дней был на корабле, который вёз меня в Грузию.
В Тбилиси меня встречали друзья. Они же помогли снять квартиру и начать новую жизнь. Через четыре месяца я вернулся в Россию, где постоянно живу до настоящего времени. После долгих странствий я наконец нашёл своё место именно здесь. Сегодня у меня свой маленький бизнес: я индивидуальный предприниматель, оказываю услуги по письменному и устному переводу, а также юридические услуги. О монастырской жизни вспоминаю с теплом.
Диана, сколько лет тебя знаю, не замечала в тебе набожности, никогда не слышала от тебя разговоров на эту тему. Для меня это - "вдруг". Что-то случилось?
Ничего не случилось, и совсем не вдруг. Мне было 13 лет, когда бабушка открыла передо мной огромную книгу. Это была Библия - дореволюционное издание с медными застежками, с иллюстрациями Доре, переложенными папиросной бумагой. Она сказала: "За эту книгу в голодный год мне давали два мешка картошки. Я отказалась". Я спросила, как же ее читать, если в ней написано не по-русски. Она сказала, что это русский, но церковнославянский язык. Надо читать. Сначала будет трудно, а потом все поймешь.
Я давно человек воцерковленный, два года в Охе вела занятия в воскресной школе, в Южно-Сахалинске, правда, в церкви не работала, но меня священники знали, в редакции я готовила материалы на православные темы. Мысль уйти в монастырскую жизнь возникла давно. Когда на Сахалин приезжал митрополит Сергий, работающий в аппарате патриарха, у меня состоялась с ним беседа. Мне было сказано, чтобы я молилась, причащалась. Ко мне присматривались, за мной наблюдали. Договорились, что как только церковь сочтет нужным, я оставлю работу и уйду в монастырь.
- Но на Сахалине нет монастырей...
Монастырь обязательно будет, а первая ступень - послушание, уход из светской жизни, его я проходила в епархии. Вторая ступень - рясофор, третья - постриг, когда даешь монастырский обет. От послушания до пострига может пройти длительное время.
В монастырь идут не потому, что в жизни что-то не удовлетворяет, а идут спасать свою душу. Спасаться и молиться. Другой цели нет. Если есть другая - ты там просто не выдержишь. Это тяжелое служение. И вот однажды владыка мне позвонил и сказал, чтобы готовилась прийти на послушание. Он дал мне полгода, чтобы завершить мирские дела: подготовить близких, передать газету в хорошем состоянии, без долгов.
- Как отнеслись родные и коллеги к твоему решению?
Сначала резко отрицательно: "Зачем нужно себя хоронить?". Я их убедила, что уход в монастырь это не смерть. Монастырь - это жизнь, правда, своя, отличная от мирской. Насыщенная, очень интересная. Внутренняя.
- И какое же послушание тебе дали?
Мое послушание заключалось в работе на кухне. Надо было кормить священников и строительную бригаду - в здании управления епархией шел ремонт. Я чистила овощи, мыла посуду, пол.
Это могла сделать и любая неграмотная бабка, принявшая послушание... Зачем для этого иметь сложный духовный мир, образование, профессиональный опыт? Тебе не кажется, что тебя могли бы лучше использовать?
Любой человек, приходящий в монастырь на послушание, начинает с самой черной, грязной работы.
- Проверяется на смирение?
Он должен отрешиться от всех мирских привычек, стереотипов, в том числе и приобрести смирение. Когда-то, еще в Охе, мой коллега, узнав, что я хожу в церковь и веду занятия в воскресной школе, спросил, почему я не ухожу в монастырь. Мол, ты такая инициативная, ты бы там сделала большую карьеру. Так вот, инициатива в монастыре не только не поощряется, она запрещена. Ты должен делать, что тебе сказано и ни на йоту больше. У Серафима Саровского был такой случай. Он дал сестрам послушание привезти из леса два бревна. Они два бревна погрузили и решили, что телега выдержит три. Положили три. Лошадь прошла половину пути и остановилась как вкопанная. И стояла, пока не убрали лишнее. Серафим Саровский их потом отругал за то, что они нарушили послушание.
Решивший жить в монастыре полностью должен отречься от своей воли и исполнять только волю Божию, а это означает делать то, что тебе велит наставник.
- Как у тебя складывался день?
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь.
Когда новоначальный монах приходит в монастырь, его ограничивают в посещении служб и количестве молитв. Духовная жизнь - сложная вещь, и расти духовно можно только очень постепенно. Есть монастырская поговорка: если монах полез на небо, хватайте его за рясу и тащите на землю. Мне разрешено было читать утренние и вечерние молитвы, в субботу ходить на всенощное бдение, в воскресенье на литургию. Через некоторое время добавили читать каждый день псалтырь по одной кафизме (кафизма - это несколько псалмов).
Я вставала рано, молилась, потом шла на кухню, ставила воду горячую, приходила повар, мы готовили завтрак, потом мыли посуду, готовили обед на тридцать человек. Самую обычную еду - борщ, рыбу, морепродукты. Но монастырская еда получается очень вкусной - ведь ее готовят с молитвой... Потом опять мыла посуду, пол на кухне и в кладовой. Затем молилась и шла в келью. Это вполне уютная комнатка с диваном, шифоньером, столом, на котором лежат духовные книги - Библия и молитвослов.
Работа занимала все время, у послушниц не допускается никакой праздности. Беседовала с батюшками я только коротко и по делу, например, если не шла молитва.
Вначале было очень трудно. Я никогда столько физически не работала. Безумно уставала. Приходила в келью, с трудом читала вечернее правило, падала и вырубалась.
- Хотелось все бросить?
Никогда. Я много читала о монашестве и хорошо знала, что меня ждет. Я просила Бога только о том, чтобы он дал мне силы крепко держать швабру в руках и не упасть. И действительно, прошло какое-то время, и послушание стало даваться легче и легче. Эта швабра, вначале такая тяжелая, стала как балерина в руках порхать. А вот преодолеть изолированность оказалось труднее.
Журналист привык быть среди людей, привык общаться, справляться с огромным потоком информации, и вдруг - четыре стены...
Не хватало движения. Хотелось просто выскочить на улицу и куда-то бежать, быть среди людей. Это была не моя обязанность, но я ее выпросила - ходить за хлебом. Всего-то полквартала до киоска, в котором покупала десять буханок. Я испытывала удовольствие просто оттого, что шла по улице с этим хлебом. Удовольствие оттого, что я в толпе, сливаюсь с ней. Но вот прошло время. Я шла по этой же многолюдной улице с тем же хлебом, но испытывала совсем другие ощущения. Суета воспринималась мной отстраненно, я к ней уже не имела отношения. Я чувствовала покой. Когда мы приходим с работы и говорим: "Ох, мне бы покоя!" и ложимся на диван... это внешний покой. А я говорю о внутреннем покое - состоянии, когда начинают уходить страсти.
Идя за хлебом, не притормаживала ли ты возле газетного киоска? Чтобы взять свою газету в руки, посмотреть, что же твои бывшие подчиненные без тебя наворочали?
Нет. Газеты я читала в обязательном порядке, но это были православные издания. Полгода не слушала радио, не смотрела телевизор.
- Какие люди окружали тебя в этот период?
Они, на мой взгляд, много интереснее светских людей, образованы и очень много работают. Я поняла, что труд священнослужителя - тяжелейшая работа. Не буду называть имена... Вот пример, у батюшки сильнейший радикулит, он испытывает страшные боли, но стоит на службе, как свечечка. Мало того, после службы и кирпичи таскает, помогая на ремонте. Он для меня пример, как преодолевать боль. Глубоко его уважаю, ценю каждое его слово. Учусь у него веселости, оптимизму.
Не надо воспринимать православных людей, как существ со скорбными физиономиями. Существует стереотип, что когда идешь в церковь, надо принять вид сокрушенный, убогий... Это не так. Православие - это радостная религия. Когда стоишь на литургии, приходит такая огромная радость.
- Почему ты вернулась?
В моей семье произошла ситуация, с которой, как я поняла, мои близкие без меня бы не справились. Срочно потребовалась моя финансовая и моральная помощь. Я переговорила с владыкой Даниилом, он меня благословил вернуться.
- Как встретили твое возвращение в редакционном коллективе?
Хорошо. Я вернулась на должность корреспондента, мне очертили темы - дети-сироты, общественные организации, православие...
По общему мнению, ты вернулась другим человеком. Изменилась даже внешне: перестала модно одеваться, пользоваться макияжем и как бы это выразиться... ушла в тень.
Некоторое время я ходила в монастырской одежде - черной юбке, черной кофте и черном платке, расстраивая дочь и поражая коллег. Но мне действительно было трудно с ней расстаться - я чувствовала в ней себя совершенно комфортно. И все-таки в длинной юбке до пят тяжело залезать в микроавтобусы, да и не хотелось привлекать к себе внимание, я вернулась к мирской одежде. А вот желание украшать себя совсем пропало.
Я избавилась и от многих других привязанностей, даже по отношению к любимым ранее книгам. Сейчас любую вещь могу спокойно отложить в сторону.
Когда я не была воцерковленным человеком, мне казалось, бесстрастие - это плохо. Позитивно - переживать, кого-то любить, бороться за справедливость. "Прав лишь горящий, презревший покой... " Пришлось пройти длинный путь, пока я не поняла выражение, встречающееся в молитвах - "бесстрастная страсть".
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь. Раньше, беспокоясь о своем ребенке, я нервничала, даже паниковала. Сейчас понимаю, что любила ревнивым и нездоровым чувством, что так нельзя, на все воля Божия, даже на несчастье. И надо эту волю Божью принять и молиться вместе со своим ребенком, чтобы Господь дал возможность выйти из тяжелой ситуации.
Я благодарна судьбе за то, что она дала мне в эти полгода работы в епархии.
- Ты вернешься в монастырь?
На все воля Божия, окончательно с этой мыслью я не рассталась.
Недавно один очень известный в области предприниматель сказал мне, что вера - удел слабых. Его ничуть не поколебали первые пришедшие мне на язык фамилии - Александра Солженицына и Никиты Михалкова - людей, которых слабыми никак не назовешь...
По мирским меркам слабые люди бывают намного сильнее духовно самых "накачанных". В Библии сказано, что сила в немощи совершается. И я знаю многих, кто с Божией помощью преодолел тяжкие испытания с достоинством, не пачкая себя ложью, не впадая в отчаяние, не преступая нравственного закона.
